Где пройдет олень, там пройдет и солдат. (с)
Кажется, из наших с Арно писем можно будет составить не один фик. Пока же делюсь зарисовкой, которую он мне подарил.
---
приддоньяк, R«Тварь, какая же ты твааарь» - хрипло тянет Арно почти на каждое сильное движение внутри себя, запрокидываясь на стол и обвивая Валентина ногами, притягивая к себе, прижимаясь, чувствуя в очередной раз, как по ногам, по животу льется мокрое – недвусмыленное, очевидное доказательство его желания.
«Тваааарь» - бессильно, обреченно и восхищенно стонет он, когда Валентин вжимает его в стену, проникает руками под одежду и начинает ласкать – до коротких судорог, до закушенных губ, до разъежающихся ног и просящегося с языка «Бери, делай, что хочешь, я твой, всем телом твой, смотри, как я открываюсь для тебя, смотри, как я хочу этого».
Арно знает, что любит и хочет Тварь. Другого он бы не хотел так, при мыслях о другом пальцы лихорадочно не хватались бы за одеяло, не скребли бы кожу, выпуская наружу красную нить – «Тварь! Ненавижу тебя!»… «Открой меня. Пожалуйста.»
Ему уже нравится эта игра – и Валентину тоже; это становится какой-то мерой возбуждения для них обоих, и когда Арно сбивается на «Тварь-тварь-тваааарь, дрянь, какая же ты дрянь, свооооолочь» - Валентин медленно выходит из него – выскальзывает, оставляя пустым и использованным, как стянутую с руки перчатку. Арно колотит – от принадлежности, которая заполняет его тело целиком, от негодующего, непонимающего, привыкшего за эти несколько минут быть Его, этой Твари тела.
Он лежит на столе мокрый и трясущийся, чувствуя себя абсолютно бессильным и незащищенным – и в какой-то момент тело подводит окончательно - из глаз сплошным потоком льются слезы, сил нет даже повернуться. Пустота и очищение. И вкрадчивый голос где-то в голове. «Еще? Куда тебе еще, я и так практически в органах». Можно ли быть ближе?... Тварь-тварь-тваааарь… Иди сюда, обними меня, сними со стола, почему я еще здесь, где ты, пальцами по твоей скуле, какой у тебя взгляд тягучий, в плечо запахом твоим дышать…
На полу холодно, но он никак не может прийти в себя.
На следующий день он сторонится полковника – тело вскидывается, тело помнит каждый след, каждый укус, каждую отметину; мышцы томительно и ждущее сжимаются, голова сама запрокидывается, открывая горло, стоит столкнуться со взглядом – спокойным, холодным, глубоким, тем, который раньше так злил, а теперь возбуждал – и злость приходила второй, следом за возбуждением.
Арно, ты хочешь тварь. Раз за разом ты сам ворошишь в нем это, вытаскиваешь, хочешь, ненавидишь его- и отдаешься, забираешь что-то.
Тебе нужна Тварь. Твоя тварь.
В офицерской небольшое скопление народу – учения закончились, вечерние разъезды еще не отправились – и Сэ все-таки решает присоединиться к компании, в которой есть Спрут. Сторонние наблюдатели отчасти помогают сдерживаться – а ему хочется урвать еще немного взглядов до вечера, движений пальцев, хочется увидеть, как темнеет серо-голубая радужка глаз при его появлении, как едва заметно к лицу приливает кровь – он научился различать и провоцировать эти изменения.
Он ненавидит себя через несколько минут, ненавидит, когда чувствует, как горят губы, с которых срывается:
- Тварь.
- Простите, виконт? – голос привычно-холоден, это подстегивает, слишком знакомое обращение, все внутри сжимается, но он видит, как растерян Валентин, и видит – разрубленный змей! – чуть больше десятка недоумевающих глаз, направленных в его сторону.
«О чем он говорил?» - лихорадочно крутится в голове. «Что он сказал?»
Придд тянет слова, говорит взвешенно и спокойно, как будто хочет дать себе время сориентироваться в ситуации.
- Могу я узнать, чем вас так оскорбило мое мнение касательно того, что некоторым офицерам вообще не следовало покидать бы пределов штаба и заниматься исключительно бумажной работой? …Возможно, вы отнесли это на свой счет? Напрасно.
«Поверхность стола – это не поле боя, возможно, кому-то она предпочтительнее» - вспоминает Арно пренебрежение в знакомом голосе и вскидывается, закусывает не губу – щеку, так незаметнее, щурится, вцепляется взглядом в Придда.
Он забылся. Валентин хотел оскорбить? Задеть? В серых глазах напротив растерянность, тревога и ... ожидание? Черт, а если он тоже забылся?! Поверхность стола… Тварь моя тварь… Твааааарь…
Арно мечется. Принять это на свой счет – показать, как он оскорблен. Но он уже показался оскорбленным, когда назвал его так при всех. Свести в шутку не получится. И тут Придд ведет себя неожиданно – пристально смотрит, не отпускает глазами, медленно и спокойно раскладывает каждое слово:
- Если вы подумали, что я имею в виду подполковника Сэц-Ватье, то вы ошиблись. – последнее слово с чуть заметным нажимом. – Я помню, что мы уже говорили с вами о нем – так вот, я не считаю его годным исключительно к штабной работе, его недостаток опыта со временем восполнится и поможет ему действовать более хладнокровно в тех ситуациях, которые того требуют. Но лезть на топкий луг, непроверенный разведкой до боя, считая его «годным для маневра» - это ошибка, которая могла стать вопиющей. Вы согласны со мной?
Арно не хочет легко сдаваться – он привык спорить с Приддом на людях, но то, что и как говорит Валентин сейчас – это шанс, шанс выбраться осторожно и аккуратно с топкого луга, с нетвердой почвы, вернуться обратно – и он хватается за предложенную палку.
- Я… согласен с вами, полковник. Не во всем – иногда бывают ситуации, когда приходится – и необходимо – действовать быстро и не всегда обдуманно. Переход непроходимых болот или разведку с пересечением подтаявшей реки я отношу к таким случаям. – он уже веселится глазами, напоминая Придду о том, что когда-то чуть не стоило ему жизни. И ловит на излете тревожное «Я мог потерять тебя, так и не узнав, какие у тебя чуткие пальцы, и как ты пахнешь».
Придд едва заметно кивает – то ли соглашается с его ответом, то ли… благодарит? Из глаз уходит тревога, пальцы на отвороте мундира чуть расслабляются – и все, но Арно этого достаточно. Он чувствует себя так, как будто в одиночку миновал три-четыре дриксенских отряда.
Они как-то заканчивают, сглаживаются разговор, через десять минут никто уже не вспоминает о кратком инциденте, непонимании – и Арно пользуется этим. Сбегает в коридор, прислоняется к стене, закрывает глаза и выдыхает.
Его не отпускает ощущение, что он сберег что-то важно, удержал что-то хрупкое, бьющееся в руках, вовремя наложил пальцы на кровящий порез, коснулся губ поцелуем до того, как они сказали то, после чего их уже невозможно было бы целовать.
Сквозь перчатку он чувствует прикосновение к руке – короткое, мимолетное, и родной запах – уже удаляющийся.
Он стоит, прислонившись к стене и улыбается, мысленно держа в руках что-то хрупкое, но очень ценное.
---
приддоньяк, R«Тварь, какая же ты твааарь» - хрипло тянет Арно почти на каждое сильное движение внутри себя, запрокидываясь на стол и обвивая Валентина ногами, притягивая к себе, прижимаясь, чувствуя в очередной раз, как по ногам, по животу льется мокрое – недвусмыленное, очевидное доказательство его желания.
«Тваааарь» - бессильно, обреченно и восхищенно стонет он, когда Валентин вжимает его в стену, проникает руками под одежду и начинает ласкать – до коротких судорог, до закушенных губ, до разъежающихся ног и просящегося с языка «Бери, делай, что хочешь, я твой, всем телом твой, смотри, как я открываюсь для тебя, смотри, как я хочу этого».
Арно знает, что любит и хочет Тварь. Другого он бы не хотел так, при мыслях о другом пальцы лихорадочно не хватались бы за одеяло, не скребли бы кожу, выпуская наружу красную нить – «Тварь! Ненавижу тебя!»… «Открой меня. Пожалуйста.»
Ему уже нравится эта игра – и Валентину тоже; это становится какой-то мерой возбуждения для них обоих, и когда Арно сбивается на «Тварь-тварь-тваааарь, дрянь, какая же ты дрянь, свооооолочь» - Валентин медленно выходит из него – выскальзывает, оставляя пустым и использованным, как стянутую с руки перчатку. Арно колотит – от принадлежности, которая заполняет его тело целиком, от негодующего, непонимающего, привыкшего за эти несколько минут быть Его, этой Твари тела.
Он лежит на столе мокрый и трясущийся, чувствуя себя абсолютно бессильным и незащищенным – и в какой-то момент тело подводит окончательно - из глаз сплошным потоком льются слезы, сил нет даже повернуться. Пустота и очищение. И вкрадчивый голос где-то в голове. «Еще? Куда тебе еще, я и так практически в органах». Можно ли быть ближе?... Тварь-тварь-тваааарь… Иди сюда, обними меня, сними со стола, почему я еще здесь, где ты, пальцами по твоей скуле, какой у тебя взгляд тягучий, в плечо запахом твоим дышать…
На полу холодно, но он никак не может прийти в себя.
На следующий день он сторонится полковника – тело вскидывается, тело помнит каждый след, каждый укус, каждую отметину; мышцы томительно и ждущее сжимаются, голова сама запрокидывается, открывая горло, стоит столкнуться со взглядом – спокойным, холодным, глубоким, тем, который раньше так злил, а теперь возбуждал – и злость приходила второй, следом за возбуждением.
Арно, ты хочешь тварь. Раз за разом ты сам ворошишь в нем это, вытаскиваешь, хочешь, ненавидишь его- и отдаешься, забираешь что-то.
Тебе нужна Тварь. Твоя тварь.
В офицерской небольшое скопление народу – учения закончились, вечерние разъезды еще не отправились – и Сэ все-таки решает присоединиться к компании, в которой есть Спрут. Сторонние наблюдатели отчасти помогают сдерживаться – а ему хочется урвать еще немного взглядов до вечера, движений пальцев, хочется увидеть, как темнеет серо-голубая радужка глаз при его появлении, как едва заметно к лицу приливает кровь – он научился различать и провоцировать эти изменения.
Он ненавидит себя через несколько минут, ненавидит, когда чувствует, как горят губы, с которых срывается:
- Тварь.
- Простите, виконт? – голос привычно-холоден, это подстегивает, слишком знакомое обращение, все внутри сжимается, но он видит, как растерян Валентин, и видит – разрубленный змей! – чуть больше десятка недоумевающих глаз, направленных в его сторону.
«О чем он говорил?» - лихорадочно крутится в голове. «Что он сказал?»
Придд тянет слова, говорит взвешенно и спокойно, как будто хочет дать себе время сориентироваться в ситуации.
- Могу я узнать, чем вас так оскорбило мое мнение касательно того, что некоторым офицерам вообще не следовало покидать бы пределов штаба и заниматься исключительно бумажной работой? …Возможно, вы отнесли это на свой счет? Напрасно.
«Поверхность стола – это не поле боя, возможно, кому-то она предпочтительнее» - вспоминает Арно пренебрежение в знакомом голосе и вскидывается, закусывает не губу – щеку, так незаметнее, щурится, вцепляется взглядом в Придда.
Он забылся. Валентин хотел оскорбить? Задеть? В серых глазах напротив растерянность, тревога и ... ожидание? Черт, а если он тоже забылся?! Поверхность стола… Тварь моя тварь… Твааааарь…
Арно мечется. Принять это на свой счет – показать, как он оскорблен. Но он уже показался оскорбленным, когда назвал его так при всех. Свести в шутку не получится. И тут Придд ведет себя неожиданно – пристально смотрит, не отпускает глазами, медленно и спокойно раскладывает каждое слово:
- Если вы подумали, что я имею в виду подполковника Сэц-Ватье, то вы ошиблись. – последнее слово с чуть заметным нажимом. – Я помню, что мы уже говорили с вами о нем – так вот, я не считаю его годным исключительно к штабной работе, его недостаток опыта со временем восполнится и поможет ему действовать более хладнокровно в тех ситуациях, которые того требуют. Но лезть на топкий луг, непроверенный разведкой до боя, считая его «годным для маневра» - это ошибка, которая могла стать вопиющей. Вы согласны со мной?
Арно не хочет легко сдаваться – он привык спорить с Приддом на людях, но то, что и как говорит Валентин сейчас – это шанс, шанс выбраться осторожно и аккуратно с топкого луга, с нетвердой почвы, вернуться обратно – и он хватается за предложенную палку.
- Я… согласен с вами, полковник. Не во всем – иногда бывают ситуации, когда приходится – и необходимо – действовать быстро и не всегда обдуманно. Переход непроходимых болот или разведку с пересечением подтаявшей реки я отношу к таким случаям. – он уже веселится глазами, напоминая Придду о том, что когда-то чуть не стоило ему жизни. И ловит на излете тревожное «Я мог потерять тебя, так и не узнав, какие у тебя чуткие пальцы, и как ты пахнешь».
Придд едва заметно кивает – то ли соглашается с его ответом, то ли… благодарит? Из глаз уходит тревога, пальцы на отвороте мундира чуть расслабляются – и все, но Арно этого достаточно. Он чувствует себя так, как будто в одиночку миновал три-четыре дриксенских отряда.
Они как-то заканчивают, сглаживаются разговор, через десять минут никто уже не вспоминает о кратком инциденте, непонимании – и Арно пользуется этим. Сбегает в коридор, прислоняется к стене, закрывает глаза и выдыхает.
Его не отпускает ощущение, что он сберег что-то важно, удержал что-то хрупкое, бьющееся в руках, вовремя наложил пальцы на кровящий порез, коснулся губ поцелуем до того, как они сказали то, после чего их уже невозможно было бы целовать.
Сквозь перчатку он чувствует прикосновение к руке – короткое, мимолетное, и родной запах – уже удаляющийся.
Он стоит, прислонившись к стене и улыбается, мысленно держа в руках что-то хрупкое, но очень ценное.
@темы: Валентин Придд, Арно Сэ, фанфики